Надо быть благодарными Фаине Исаковне Ивановой, известному врачу-психотерапевту, автору многих научных трудов, сохранившей уникальную переписку фронтовых лет между Виктором Алексеевичем Ивановым, своим свёкром, его женой и детьми. С годами семейный архив стал тем наследием, который требует осмысления, чтобы остаться «учебником жизни» не только для внуков и правнуков одной фамилии – достоянием многих, задумывающихся о счастье, любви, смысле жизни.
Виктор Алексеевич Иванов и его жена Варвара Григорьевна Луценко родились в российской глубинке. Он – в семье тамбовского крестьянина из села Челмычёк. Его отец и дед были садоводами. Она – из калачеевских крестьян Воронежской области. Её отец сызмальства начал трудиться – пастух, истопник, рабочий. Познакомились будущие врачи на рабфаке Воронежского госуниверситета. Поженились, будучи студентами мединститута.
В 1941 году глава семьи уходит на фронт. Начинает служить старшим врачом полка, затем - начальником санитарной службы штурмовой инженерно-сапёрной бригады. Демобилизовался из армии в 1946 году с несколькими орденами и пятью медалями. В 1947 защищает кандидатскую диссертацию и на долгие годы избирается заведующим кафедрой гигиены, назначается проректором Воронежского мединститута по учебной работе.
Как запев ко всему, что произойдёт впереди, письма Вареньки из двадцатых:
«Милый друг, здравствуй!
Протяни руку и представь, что она встречает мою… Вчера весь день была у бабушки. Из их сада прекрасный вид на гору, а взойдёшь на эту гору – хорошо виден весь Калач. Это немалое удовольствие – побродить по горе. Я была не одна. Со мною была грусть о моём Вите… Подышала свежим родным воздухом, нарвала цветов… Желание: над своими словами признания в любви к тебе написать ноты – ты бы тогда понял меня лучше…»
«Здравствуй, мой милый коммунистик!
…Пиши мне прямо на рабфак. Обязательно приду тебя встречать…
…Как провела каникулы? Все черновики привела в порядок, по классовой борьбе читала кое-что…»
«Коммунистик…» Варвара и впредь будет подтрунивать над убеждениями своего мужа, иногда это будет переходить в раздражительность, неприятие категоричности мужа, идейной стойкости там, где это не особенно и требовалось. На неё мало повлияло изучение «кое-чего из классовой борьбы» и литературы по атеизму. Пример уступчивости и сосуществования малого «идеологического фронта» семьи. Любили друг друга и, главное, родителями были воспитаны в стремлении другим людям делать добро.
С годами на семью и её окружение будет больше влиять не известный учёный и автори
тетный общественный деятель Виктор Иванов, а «простая» мама, бабушка и свекровь. Невестка, Фаина Исаковна, считает, что укреплению в вере способствовали житейский опыт Варвары Григорьевны, её душевная чистота, светлый ум.…Беру только часть писем, в которых обостряется «война» не столько на полях боевых сражений – всё ушло как бы на второй план. Родители борются за своего сына, за его становление быть «настоящим человеком».
«Началом всех начал» в 1931 году Варвара Григорьевна отметила рождение сына-первенца.
В начале войны семья была эвакуирована в город Горький. Так получилось, что большую часть пути мама с сыном шли пешком. При бомбёжке Варвара потеряла Стасика. Поиски никаких результатов не давали. Только через несколько месяцев в Горьком случайно встретила его в трамвае и… потеряла сознание.
Варвара Григорьевна работала врачом на железной дороге. Весной 1943 года Стасик заболевает туберкулёзом, и его отправляют в санаторий. В далеко непростое время государство организует для заболевших детские санатории. Счастливый случай. 18 августа Виктор Алексеевич приезжает на побывку и в санатории встречается с сыном. Вечером этого же дня по пути на фронт пишет ему письмо – в деталях описывая всё, что только что произошло. Прекрасная погода на Волге. И он, отец, счастлив, что у него замечательный сын, с которым он беседовал, «как со взрослым». Письмо несколько патетично, прямолинейно – чтобы было всё доходчиво и понятно ребёнку. Он в этой мирной жизни остаётся главным. Война войной, но в тылу гораздо сложнее, труднее – на него вся надежда. На его попечении остаётся младший братишка Алексей, которому и года ещё нет… Отец как бы заключает с сыном договор: будь мужчиной на своём месте, а я – на своём. Будем жить, трудиться и сражаться так, чтобы не было друг перед другом стыдно. В письме чувствуется тревога не столько за здоровье Стасика, сколько за проявление «переломного возраста». Письма с фронта, что важно отметить, в Горьком семья получала каждый день. Иногда – обычная информация, сродни письмам Суворова: «Жив. Здоров». Чаще – пространные повествования, завершённые рассказы. Ясно, что это не столько для жены, сколько для Стасика. Письма из Горького всегда были краткими.
«7 ноября 1943 г.
…Переписываюсь с Женей, тётей Машей и Полиной. Женя пишет, что нашего Валентина немцы расстреляли в мае 1943 года. Жаль Вальку – не услышим мы больше его песен. Отец и дядя Вася из Воронежа эвакуировались вместе, но в Щиграх были застигнуты немцами, и они их гнали к себе в тыл, но Красная Армия их отбила. Все живы, здоровы…
Твоя Варвара».
«…15 декабря 1943 г.
…Первый снег выпал на поля. Жестокий бой… Под Гатчиной и Торжком форсировали речку под шквальным артиллерийским и миномётным огнём. Засевшую в окопах на противоположном берегу немцев мы выжали…
…Медпункт батальона в 800 метрах от передовой. Организовал помощь раненым, которых очень много. А их на подводах везут и везут… Подо мною ранило лошадь. Пошёл пешком, а потом – ползком добираюсь к нашему фельдшеру…
На передовой самый настоящий ад – летят к небу, вздымаются остатки понтона, фонтаны воды, земли, валяются убитые люди, лошади… Воздух трещит! У людей сумасшедшие глаза, бледные лица, но, главное, мы идём вперёд. Помогают наши штурмовики, которые расчищают дорогу пехоте… Вползаю в низкий надёжный блиндаж. Перевёл дух, переждал шквальный огонь – наблюдательный пункт рядом. Там фельдшер Тамержанов. Самоотверженный, спокойный человек. В жизни – застенчивый до удивления, в бою – без страха. Мины ложатся рядом – бревенчатый накат спасает. Ухнул тяжёлый снаряд – это уже хуже…
…Свалился в траншею. Тамержанов увидел меня, остолбенел: «Вы зачем здесь?!» Не до объяснений. У него ситуация – из трёх саниструкторов двое ранены… Указываю раненым маршрут до ближайшего медсанбата… В сумерках возвращаюсь на свой медпункт. Сообщают – ранен командир…
…Командир сидит, весь залитый кровью. Снимаю кем-то наложенную повязку. Осколок прошёл по уху и шее. Чудом не зацепил сонную артерию. После ранения прошло два часа. Принимаю решение – никуда отправлять не надо… Запомни, Сталик, это, будешь туристом – пригодится в мирное время. Заживление ран на лице и на руках происходит скоротечно… Подъехавший генерал высказался за отправку командира в госпиталь, но мы с Белозёровым переглянулись и поняли друг друга – строй не покинем!..
…Ночью добрался до медсанвзвода, который в пяти километрах от переднего края… Раненых – полно! Хирург, второй врач, операционная сестра валятся с ног…
…Вчера прямым попаданием в блиндаж, из которого я только что выполз, чтобы добраться на передовой к Темержанову, убило несколько человек, в их числе двух офицеров, с которыми я только что шутил…
…23 декабря. Сосновые густые леса стоят в белоснежном уборе… Озёра, покрытые льдом, прибрежные заросли, запушённые снегом. Красиво!
…С подполковником и капитаном едем. Нельзя сказать, что не любуемся природой – всё внимание обращено к лесу. Здесь орудуют одиночки-диверсанты – немцы и изменники-«власовцы». Возможна встреча…
…Над лесом полная луна, и лес в бледно-голубой парче. От лунных теней и от покрытых инеем шапок сосен таинственно и напряжённо. Каждый из нас молчаливо слушает сам себя… Толчок! Машина с треском оседает на задние колёса. Выпрыгиваем из кузова – в руках наготове гранаты. Тишина и – никого! Провалились на мостке – не выдержали крепления. Изо всех сил пытаемся вчетвером вытащить машину. Все попытки напрасны. Решено: подполковник и капитан уходят, а мы с шофёром остаёмся. Им идти километров 10-12. Придут, пришлют взвод бойцов на подмогу…
Ночь чудесная! Мороз крепчает, играет разноцветными искрами снег… Месяц плыл над миром ровно-ровно, а на земле гуляет взбесившаяся смерть. Периодически притихший лес вздрагивал от мощных орудийных ударов. Волной встревоженные ели великаны осыпали с размашистых ветвей гроздья снега. Он падал на шапку, на плечи, на ресницы, мелькал перед глазами… Сердцу становилось тесно. Оно замирало, зато глаза бегали по сторонам с быстротой мысли – у нас на двоих шесть гранат. Они – как символ жизни, как наша надежда на то, что у этой ночи будет конец, будет утро…
…Промокшие во время попыток вытащить машину валенки и рукавицы впитывали мороз и, предназначенные беречь тепло, неумолимо отнимали его, вызывая нудную боль в кончиках пальцев рук и ног…
…Сумасбродство! Решили машину вызволять вдвоём. Свалили две сосны, распилили на трёхметровые брёвна. Медленно домкратом поднимаем машину, подкладываем заготовленные стволы. Сначала под задние колёса, потом – под передние. Затем застилаем брёвнами пробоины во льду. Работа согрела нас. Шофёр, Соколов, оказался парнем дельным, шутить стал. Родом он с Урала. В такие лунные ночи любил подкрадываться к окошку старосты и прокричать филином. «А здесь, - говорил, - прогорланю таким петухом, что немцев мороз по коже продерёт!..»
«23 февраля 1944 г.Милый!
Поздравляю тебя и всех твоих боевых друзей с Днём Красной Армии и желаю больших побед над ненавистной немчурой. На днях смотрела кинокартину «Радуга». Как тяжело русским женщинам с малютками на оккупированной территории. Мы в тылу этих испытаний не знаем. Скорее бы наступал конец этим страданиям – пусть немки оплакивают своих погибших мужей, детей…
Сегодня старший сын целый день вспоминает тебя, дедушку Лёшу, Тиму. Сейчас ушёл в школу на торжественный вечер…»
…Грубая обёрточная бумага. Программка спектакля по пьесе «Мещане», поставленной в 1944 году в драмтеатре города Горький. Один из важнейших документов – не только информация, через десятилетия особые чувства передаются читающему:
«Витя, эту постановку я смотрела 26 марта 1944 года. В тот день, когда наша Красная Армия перешла государственную границу на участке реки Прут. Об этом в театре было сообщено в антракте.
Около часа по этому поводу не смолкали аплодисменты. Ура! Как хочется, чтобы скорее все наши границы были очищены от фашистской грязи и вы все вернулись живыми домой.
Я шлю тебе эту программку для того, чтобы поделиться с тобой, в каком хорошем составе артистов я смотрела эту постановку. Впечатление осталось незабываемое. Я отдыхала и училась. Мне только не хватало тебя.
Люблю и обнимаю.
Твоя Варя».
…Варваре нелегко справляться с такими разновозрастными сыновьями – один в пелёнках, а второй «почти взрослый» и «неуправляемый». И вдруг к этой немалой проблеме добавляется ещё одна, которая значительно усложняет и без того сложную жизнь. Писем Варвары на фронт мало сохранилось, поэтому поначалу вызывает недоумение, по какой такой причине Виктор выражает явное неудовольствие, раздражается по поводу поведения жены – «всё ли ты обдумала?» «побереги себя», «пришёл к выводу, что пусть будет так, как решишь ты…» Он согласен на усыновление Юрика, у которого мать села в тюрьму за растрату в магазине. Вскоре письма Иванов пишет не только дорогим Вареньке, Стасику, Алёшеньке, но и дорогому Юрику.
В детдомах сороковых были дети не только погибших родителей… Письмо из детского дома Варваре Григорьевне:
«Уважаемая т. Луценко!
Провожаю к Вам Юрочку. Он здоров. Справки в это письмо вложит директор. Желаем вам радостной встречи. Очень мы привыкли к Юре, и нам грустно с ним расставаться, но в то же время я и рада – он окажется в родной семье, где больше будет получать ласки. Мы, конечно, прилагаем все старания, чтобы сохранить детям их счастливое детство, но их много и иногда ускользает тот или другой из вида, вернее, не получает того, что нужно такому ещё малышке.
От души рада за Юру.
Будьте с ним счастливы.
Очень прошу Вас – когда-нибудь напишите нам о Юре. Пусть и он помнит о своих воспитателях.
Воспитательница А.И. Луняк».
«Справка.
Дана в том, что Ступаченко Юрий в сентябре 1943 г. перенёс корь. В октябре 1943 г. оспопрививание дало положительный результат. Реакция Пирке дала резко положительный результат. Противодифтеритные прививки не проводились.
С февраля страдает малярией… В августе 1944-го перенёс свинку…
2 -3-4 августа 1944 г. принял дизентерийную вакцину.
Рентген лёгких… В контакте с инфекционными больными не был.
Борисоглебский детский дом Воронежской области».
«14 августа 1944 г.
Здравствуй, Сталик!
…Год назад я приехал к тебе в дом отдыха на Волге – проститься. Я уезжал на фронт. Весь день пробыли вместе в искренней дружбе… Ты обещал мне беречь и любить мать, брата, хорошо учиться и обо всём, хорошем и плохом, писать мне, но обещания эти ты почти не выполняешь…
…В разгар боя мне принесли письмо. Подумай только: даже доставить письмо на передовую нелегко – здесь стреляют. Пули, осколки…
Читал и глазам не верил. Ты, почти взрослый человек, как мог бросить Алёшку ради какой-то глупой игры с ребятами? Где же пионерский долг? Где же чувство ответственности? Ведь ты для матери опора, её советчик и друг…
А ты струсил и не нашёл в себе мужества честно сказать маме, что произошло несчастье по твоей вине и надо срочно принимать меры, искать Алёшку…
… Порою мне тоже бывает страшно, а радостные письма от сына делают меня смелее. Если бы ты чаще писал мне, ты тем самым как бы был рядом со мною и воевал, помогал на моём участке боя. Ты на это письмо ответь мне подробно… Подойди к матери, успокой её, пообещай ей никогда не покидать её и брата…»
«14 октября 1944 г.
…Сталик пишет, что он рад тому, что мы прогнали немцев за пределы нашей страны и спрашивает, где же я теперь?
Объясни ему, если он хорошо знает географию, то нет никакого труда определить, где сейчас сражается его отец».
«26 октября 1944 г.
Сталий!
… Дорогой, ты пишешь, что у тебя много «девчачьей нагрузки». Я не совсем понял, в чём соль этой «девчачьей нагрузки»? Ты выполняешь по дому работу. За няньку, за прачку, за домработницу и повариху? Если это так, то это не так уж и плохо. Пригодится в будущем…»
«22 марта 1945 г.
Варя, напиши мне откровенно – любишь ли и ждёшь ли ты меня? Если да, то зачем ссоры в письмах?..
…Все люди
, за исключением негодяев и глупцов, объединились и победили врага, а мы с тобой осыпаем друг друга незаслуженными упрёками и ненужными воспоминаниями о дурном. Ты много работаешь, растишь одна ребят, ждёшь с окончанием войны меня… Большое испытание, терзающее душу тоской и надеждами, выпало на тебя… Нам с тобой нужно много сил, нужна взаимная поддержка… Я дерусь против немцев в первых рядах. Не где-нибудь в тылу, даже не во фронтовой полосе, а в самом пекле – вой, свист, грохот, разрывы, воронки, кровь, трупы, слякоть, дожди, холодные траншеи, землянки, леса, болота… Надежды, бесконечные надежды: после победы вернуться домой и хотя бы дотронуться до щёчек ребят, склонить голову на подушку, которую положила ты……Смерть – обычный факт. Бессмертие в чести. В моих детях я не умру. В их сознании всегда останется, что отец их бился с врагом в самой жестокой войне. Вот в чём моя радость, вот откуда придёт счастье в наш дом…
…Получил от тебя письмо со стихами Тютчева. Такое хорошее письмо! Тоже захотелось написать тебе красиво, образно. Если войну переживём, то переживём и наши разлады и будем красивыми родителями для своих ребят…»
«10 ноября 1944 г.
Ночь. Люблю! Родные Варя, Сталик, Юрий и Алексей…
…Родная благородная подруга моя – вчитайся. Прими душой последнее письмо моё, написанное 31 октября. В нём почти юношеская любовь к тебе.
Не грусти, но мне кажется, я пролью кровь… Если будет тяжело, последние мысли будут принадлежать Сталику, тебе и моим троим теперь детям.
Я по-своему был прав в своей осторожности, когда предоставлял тебе самой решать вопрос о Юре. Ты поступила, может быть, дерзко, ибо не так просто сберечь душу и здоровье Сталику и Алексею. Сейчас война!!!
Но ты поступила по достоинству…
Хочу верить – я верю, и не обрывай во мне этой веры, она латы и шлем в бою, веры, что ты любишь меня, отца, друга, своего любимого мальчика…
…Ты растишь чудесных трёх ребятишек – бросила вызов трудностям и взяла приёмного сына…
Молодец! Ты понимаешь, какая ты хорошая?!»
«21 декабря 1944.
…Скоро Новый год. Опять врозь.
Ночь. Непроходимый лес. Вверху бушует дикая метель, внизу у стволов, под сеткой ветвей, потише. Сидим небольшим кругом у костра. Пишу на коленях, подложив блокнот. Бумага кажется красной от отблесков пламени. Костёр большой делать нельзя – тлеют угли. Вечером у этого огонька из нашей пятёрки четверо читали письма. К нам едва добрался почтальон. Мне письма не было. Взял головешку и светил, остальные читали. Читали вслух. Читали письмо, адресованное нашему шестому другу. Оно к нему опоздало навсегда. Позавчера он пал смертью храбрых…
Друзья просят меня оставить писание письма. Надо загасить костёр. Хуже будет, если это сделает «случайная» мина…
…У вас сплошной Праздник! У тебя день рождения 17 декабря, у Сталика – 15 декабря, у Алёшки – 22 января. Поздравляю!»
«2 января 1945 г.
Сталик!
Обращаться к тебе неприятно, но приходится. Ты оказался слишком самостоятельным, решил не поддерживать со мною переписку. Но ты ещё отвечаешь перед отцом… Потерять уважение к отцу… Требую мне писать. Если из семьи молчание не прекратится, перестану сам писать.
Отец».
«30 января 1945.
…Сталик ленится. Нуждается в систематическом «кнуте»….
Устаю ужасно. Многое, многое лежит на мне. Порою силы покидают, но мужаюсь. Мои силы, забота нужны детям, а дети наши нужны Родине.
Варвара».
« Дорогие мои!
…Опять длинное письмо. Кто-то скажет – слабость. Для меня – источник жизни, источник преодоления суровых сторон войны. Напишешь вам и кажется, что побывал с вами…
…Почта дурака валяет. Сначала 7 января получил новогоднее твоё письмо – ласковое, ароматное письмо… Третий день украдкой, когда укладываюсь спать, опускаю нос в карман. Всё боюсь, что пройдёт ещё день, другой и тонкий запах сделается тише и исчезнет… И опять – тоска….
Сегодня получил письмо, посланное вами 13 декабря 1944 года. Почти месяц шло…»
«10 апреля 1945 г.
Директору мужской школы № 67 г. Горького.
Николай Сергеевич!
…Через несколько недель мой сын будет сдавать переводные экзамены. У него есть пробелы в успеваемости. Все мы в семье стремимся к тому, чтобы Сталик был более достойным учеником…
…Прошу Вас в ответственные для него дни поддержать его. Потребуйте от него серьёзной подготовки к предстоящим испытаниям. Помогите ему добрым советом. Красная Армия на подходе к Берлину. Победа близка. Тем более радостно думать о героической работе тружеников тыла…
…Приятно сознавать, что благодаря самоотверженному труду педагогов, наши дети духовно растут.
Вернутся с фронтов отцы и дети, воспитанные в советской школе, встретят нас и с сияющими улыбками расскажут о созидательной работе учителей…»
«9 мая 1945 г.
День Победы. Трудно подыскать слова, чтобы выразить всю глубину этой величайшей в истории России победы. В рамках семьи это событие тоже коренной перелом – все соберутся вместе. Когда? Наверное, тогда, когда напряжение многих исторических событий спадёт и река войдёт в свои берега…
…Думая о вас, всё время останавливаюсь на двух вопросах.
1. Пусть Сталик, и ты ему в этом помоги, спокойно встретит очень трудный и ответственный период – экзамены. Ни при каких результатах нельзя отчаиваться. Чехов при переходе в 8 класс получил по сочинению «двойку», а впоследствии стал ЧЕХОВЫМ! Неудачи вызывают огорчения, но они не должны отнимать силы, спокойствие, бодрость духа…
Вспомни рабфак. Какие ты пузыри пускала в конце года… Выдержать экзамен за семь классов это очень и очень нелегко… Пусть Сталик будет спокоен – выдержит. Я в этом уверен…
2. Ты много очень работаешь физически. Не изнашивай себя зря. Алексей ещё мал и много потребует сил. Я думаю, что мы с тобой ещё родим одного сына. Побереги себя…»
«От Бати. В ответ на твоё майское письмо.
Часть 1.
12 мая 1945 г.
Дорогой Сталик, начальник штаба у «фельдмаршала»!
Поздравляю тебя, маму, Алёшу и Юру с желанным Днём Победы!
Этот зверь, фашистская Германия, начал летом 1941 года терзать наше славное Отечество. Ты помнишь – в июле 1941 года я провожал тебя, ещё маленького, в детский железнодорожный санаторий, что около станции Сомово…
Мы ушли в сосновый лес, легли на траву под высокие стройные сосны. Молчали и думали – каждый о своём… Высоко над нами, держа курс на запад, прошли два наших самолёта.
Шла война. В предчувствии неминуемого расставания, всё, что происходило в ту минуту, заволакивалось грустью. В пробуждающейся тревоге покачивались вершины сосен. В синей вышине останавливались белые одинокие облака. В приумолкшем лесу стоял хорошо знакомый аромат ели и смолы. Тоска накрывала думы… Я подумал, глядя на тебя: «Одного хочу, чтобы ты, мой сын, остался жив и узнал радость Победы».
И тогда, и позднее, когда немцы прошли Украину, были близко от Курска, когда в ненастную ноябрьскую ночь, через каждые полчаса прерываемую нервными сиренами воздушной тревоги, я с воинским эшелоном покидал место, где столько лет прожил – всё равно непреклонно верил, что Победа будет за нами, что ценой огромных жертв Победу народ наш добудет…
Гитлеровцы, дрессированные варвары нашего времени, наступали. В серо-зелёных штанах, куртках, заломив кепки, засучив рукава, выставив автоматы, шла эта саранча. Ей не было видно конца. Смерть, наглое равнодушие ненавистных зелёных мундиров нависли и обрушились на нашу Родину.
Помнишь, когда под Сталинградом шли пароходы, переполненные ранеными и убитыми, была надломлена страшная и огромная по своей мощи военная машина Германии. Под Сталинградом мы растоптали военный авторитет немецкой армии!
Война бушевала на огромном пространстве… В июне 1943 года, когда нашему Лёшке было всего 5 месяцев, вражеские самолёты, прикрываясь сумерками, начинали бомбить город, который на тысячу километров отстоял от линии фронта…
…Тебя увезли в тыл, и ты не видел, как лезут немецкие цепи на брустверы траншей. Но ты слышал вой сирены, слова из репродуктора: «Воздушная тревога!» В грохоте зенитной канонады, бомбовых разрывов, в всплесках взаимного остервенелого огня, в отблеске пожаров начинался и до рассвета не заканчивался ад. Приходил день. Под солнцем блестела Волга, ярче становилась зелень леса и лужаек… Жизнь шла своим чередом. Никому не хотелось страха и чувства обречённости. Но – приближался вечер… Гасли краски, и на фоне потускневшего неба заводские корпуса, лес, поле – всё ждало своего рокового часа. Снова вой сирены – успеть бы добежать до бомбоубежища! Ты тоже бежал, не в силах скрыть безумную дрожь, смутно надеясь, что тебя защитит рюкзачок за спиной. Иногда в убежище раздавался такой грохот и приходила паническая мысль: «Всё! Утра не увижу!» Враг был близко, очень близко – доставал твои нервы, леденил душу…
…Пришли вести, что разорён и горит Воронеж – город, где ты родился. Уже на фронте мне стало известно, что погибли – дядя Тима, Валя, дедушка…
…На Курской дуге, на Днепре, под Великими Луками немцы получили сотрясающие удары, но и тогда им было невдомёк, что не они нас, а мы их уже поставили на колени…
…18 августа 1943 года я приехал на Волгу проститься с тобой… Впереди ещё было много испытаний, горя и мук… У тебя наступило время безотцовщины. Без меня ты должен был хорошо учиться, любить жизнь, уметь трудиться, радовать всех достойными чертами характера – быть честным…
…Победа настала! Добыть её было нелегко. Все, именно все, и ты в том числе, добывали, завоёвывали Победу. Родной Сталин, и мама, и ты, - все наши родные, близкие - не только Победу ждали - боролись за неё. Преодолевали холод, голод, работали на полях, заводах, огородах… Ты в школе был успевающим учеником, объявив без меня борьбу пошлости, хулиганству…
Часть 2.
18 мая 1945 г.
…Стояла апрельская непогода. Мы наносили последние решительные удары в самое сердце врага. Трагедия, начатая немецкими генералами, в Берлине и заканчивалась… Войска союзников разрезали на части алчную Германию. Берлин пал! Берлин, в котором задумывали уничтожить Россию и её народы. Над рейхстагом Красное знамя!... Восторжествовала справедливость. Красная армия спасла мир от фашизма…
…Теперь у тебя, у мамы, у всех нас есть уверенность – наконец-то встретимся… Наполним бокалы, провозгласим тост за Великого Сталина. Его гений спас Россию. Станешь взрослее, ещё больше поймёшь это. Ты будешь счастлив от сознания, что твой отец и сам ты были современниками Сталина…
Пройдут года, сгладятся чувства… Но сейчас минувшие битвы недалеко ушли. Перед глазами встают картины, когда смерть была рядом… В конце ноября 1943-го в составе штурмовых войск попал под Невель… Вечер. Непролазная грязь. Обстрел прекратился. В километре от дороги разбитая деревня, в которой предстоит заночевать… Переполненная хата…И вдруг – свист снарядов, разрывы. Но мы такие уставшие, что одна мысль: «Чёрт с ним, с этим артобстрелом – страшно спать хочется…» На улице дождь, дикий ветер, кромешная темнота…. Потрясающий грохот разрыва! Совсем рядом. Снаряд угодил в соседнюю разбитую хату… Через несколько минут взрыв у нашего порога – убило лошадь, корову с телёнком… Но никто из нас даже не пошевелился – никто не выбежал на улицу…
…3 декабря попал под колёса нашего ЗИСа, и в этот же день, когда подпиливали большую сосну, она, падая, прошлась ветками по моей башке… От этих двух «нелепостей» меня два дня подташнивало, гудело в голове…»
«25 июня 1945 г.
Дорогой Батя!
Болел Алёшка…
…Стасик хорошо сдал экзамены. Перешёл в восьмой класс. Как бы мне не хотелось, но, очевидно, восьмой класс придётся проходить здесь, в нежелательном районе соклассников. Неважное окружение…
…Идёт набор в морское училище закрытого типа. Обучение три года, затем – высшая военно-морская школа. Мне эта школа нравится. Дисциплина. То, что необходимо для мальчишки. Отходит время, когда всё время по головке гладили…
…Как не хочется в зиму оставаться в Горьком… Юра с детсадом уехал на дачу в Шаву. Я с малышом и Стасиком еду в Работки к Дарье Михайловне. Хочу продержать их там два месяца…»
«28 июня 1945 г.
(Вложена веточка цветущего шиповника – Э.Е.)
Дорогие мои, Варя, Сталик, Алёша, Юра!
…Позавчера получил от вас две открытки…
…Стальной перешёл в 8-й класс. Событие – огромной важности и радости…»
«24 августа 1945.
…Ночь. Я на новом месте – в Риге. Сегодня моё дежурство. Кругом хорошо знакомая по прошлым годам обстановка – письменный стол, настольная лампа. Тишина. И в этой тишине мысли только с вами…
Нашёл в Солдусе приличную квартиру. Отпуск мне запланировали на апрель 1946 года. Это меня очень обидело, и я поехал в Ригу к своему непосредственному начальству. Выслушали и предложили руководить в Риге лабораторией, какую ты помнишь в Воронеже у Де-Жоржа – пищевая и водная химия…
Снова книги, анализы – словом, жизнь! Душа вздохнула. В Риге есть мединститут – намечается перспектива сотрудничества с кафедрой… Есть мореходное училище – после восьмого класса здесь может учиться Сталик. Тебе работа рентгенолога, конечно, найдётся. Юру тоже устроим. Врозь не вытянуть тебе Алёшку, Стасика и Юрку. Пиши о своих думах…
У Белогорцева я имел возможность высылать тебе денежный аттестат…. Теперь такая возможность отпала…
…Написал в Воронеж Леониду Васильевичу Де-Жоржу… Если демобилизуют – отдалённая перспектива, а ближайшая – Рига!
…По радио прозвучал чудный романс. Чайковский! Слова Гейне… Хотел бы и я так слить воедино свою грусть и печаль, и чтобы это слово, музыку его унёс ветер к вам. В душе, родная Варя, рыданье. Хочу к вам…
Пишу, а по радио опять романс Чайковского на слова Пушкина – «…То было раннею весной». Опять плачу…
…Я всю войну ждал такого письма, которое ты мне прислала сейчас: «Тоскую и люблю тебя, точно впервые…»
…Вот таким образом прикоснулся к частной переписке военных и послевоенных лет. Многое оказалось открытым и объединённым пожелтевшими листочками семидесятилетней давности. Дети войны вырастили и воспитали своих детей. Какими будут внуки, так далеко отошедшие от войны, но не постигшие настоящего мира?
Эдуард Ефремов.
Источник: http://podyom.ruspole.info/node/4531